Хуже всего быть радиоведущим

(ниже, не забываем читать новый опус Джереми Кларксона)

За свою трудовую жизнь я аккредитовывался на концерты самыми разными способами: как журналист профильного издания, пишущий про шоу-технологии, как фотограф, а теперь, как радиоведущий. Последние три концерта были именно такими. И вот, что я вам скажу. Быть радиоведущим хуже всего.

Писать про технологии в шоу-бизнесе, в целом, достаточно скучно. Миллиметры, ватты, градусы, минерально насыщенный полипропилен, усилители D-класса, оптические системы, коррекция фактора мощности и даже такие странные и неблагозвучные вещи как гобо — если ты пишешь о шоу-технологиях, все это должно входит в список твоих компетенций. Скукотища страшная. Но есть и положительные стороны. Например, ты можешь пробраться за кулисы шоу Aerosmith, посмотреть на монтаж сцены Фила Коллинза, перекинуться парой слов с техниками, и в конце концов, оказаться на концерте, с бейджиком «везде», по которому, впрочем, тебя все равно не пустят дальше партера, потому что у тех, кто ходит за сцену бейджики совершенно другие. Но и на том спасибо. Все же, это не билет в сектор B.

Круче всего быть фотографом. Если не заморачиваться на том, что все фотографы выглядят, как неудачники, это самая веселая должность на концерте. Фотографов запускают прямо к сцене. На три песни. Но эти три песни ты стоишь к артисту ближе всех. Ближе зрителей из партера. Ближе охранников. Ближе всех! Наших артистов снимать совершенно неинтересно. А вот фирмачи... Они люди подкованные и знают, что нужно делать, чтобы после концерта кроме кучи пустых бутылок и сорванных глоток остались еще и хорошие фотки: в течение первых трех «пресс-песен» каждый участник группы обязательно пройдется по авансцене, давая возможность сделать фотографии. Это действительно очень интересно. На четвертой песне приходит «лесник» и разгоняет всех нахрен. Но и на том спасибо.

В отличие от фотографов, радиоведущие не выглядят, как неудачники, но на самом деле они самые большие неудачники и есть. Радиоведущих даже не аккредитовывают на концерт, за анонсы концертов им просто дают билеты на места, которые радиожурналисты ни за что бы не получили, будь в зале места еще дальше от сцены. И никакой пафос тут не помогает. На концерте Rammstein я сперва подумал, что билет на балкон в ста метрах от сцены — недоразумение. Но когда обнаружил рядом с собой Артура Гаспаряна, понял, что так фартит не только мне. Однако Rammstein — это было еще не так ужасно. Именно на Metallica я коснулся дна, оказавшись в секторе B спорткомплекса Олимпийский.

Но перед Metallica был Гарри Мур. Первый раз Гарри Мур играл в Лужниках и это было прекрасно. Несмотря на то, что весь партер был загроможден VIP-креслами, концерт удался. Звук был великолепен. Ирландский гитарист — непревзойденный мастер гитарного звукоизвлечения, мастер высекать из гитары такой пронзительных звук, что порою кажется, что он играет не на струнах, а на нервах, причем на твоих. Теперь вы понимаете, с каким энтузиазмом я летел на концерт 18 апреля. Но дело не выгорело. Во-первых, я приехал туда как радиоведущий, во-вторых, это были не Лужники, а новейший зал Крокус Сити Холл. Ну и в-третьих, там было полно московских любителей блюза. Блин.

Что не так с Крокус Сити Холл, спросите вы, ведь после того как в Москве отстроили антимузыкальный Дом Музыки эта площадка была последней нашей надеждой? Была, но не стала. Крокус Сити Холл — действительно отличный зал, для... ну не знаю... съезда Единой России, например, или корпоратвчика Газпрома, или выступления Максима Галкина, на худой конец. Ирландский гитарист с изрезанным лицом, играющий на гитаре блюз, там смотрелся так же уместно, как таджик-гастарбайтер в приемной Лужкова.

Но дело даже не в этом. Дело в московских любителях блюза. Перед концертом какие-то отчаянные головы устроили в фойе дегустацию вина. Короче, когда я в соответствие с выданным мне билетом взобрался под самый потолок этого нешуточного концертного зала, угнездился на своем месте, а на сцену выполз муравей и заиграл Walking By Myself, за моей спиной разгорелся следующий диалог:

— Да пошла она на хрен!

— Нет, дай я разберусь!

— Да пошла она на хрен!

— Нет, мля, дай я разберусь!

Московские любители блюза, очевидно перебрав дегустационных образцов, затеяли перебранку. Причем было совершенно непонятно, о ком идет речь, потому что отвечать на попытки разобраться никто из рядом сидящих не собирался. Лишь одна сидящая неподалеку дама решилась сделать любителям блюза замечание, после чего в диалоге появилась новая фраза: «Да пошла она на хрен тоже». Когда бегающий по сцене таракан заиграл You Know I love You, я устал угрожать невменяемым любителям блюза и ушел на самый верхний, последний ряд, поскольку он был абсолютно пустым. Я взирал на концерт, словно Зевс с горы Олимп. Где-то внизу, в пропасти зала по сцене бегал Гарри Мур, звук едва долетал до высоты моего положения, но iPhone вдруг поймал 3G и я решил развлечь себя веб-серфингом.

Счастье было недолгим. Вскоре, обдав зал дегустационным перегаром, на мой ряд вломилась еще одна парочка нетрезвых любителей блюза и начала танцевать в обнимку друг с другом, балансируя на узком проходе между креслами. Честно говоря, мне всегда хотелось узнать: что будет, если навернуться со своего ряда вниз, сможешь ли ты пролететь только один ряд, или кубарем можно будет докатиться прямо до сцены? И вот у меня появился реальный шанс удовлетворить свое любопытство. Но эксперимент не удался. Муравей на сцене сменил тягучий блюз на залихватское буги, чувак плюхнулся в кресло, а дама стала танцевать в гордом одиночестве. Облом. Но я не собирался расстраиваться, ведь Гарри еще не отыграл Parisienne Walkways.

Впрочем, вскоре танцующая дама сама решила исправить положение. Она начала отрывать кусочки билета, комкать их в пульки и, прицеливаясь словно игрок в дартс, кидаться ими в сидящих впереди зрителей. Когда она попадала, и ее цели оборачивались и в недоумении потирали макушки, дама начинала радостно визжать, размахивать руками и извиваться в особом припадке одного ей известного танца. Вскоре ее пули настигли авторов диалога «пошла она на хрен я сам разберусь» и я понял, что эксперимент с падением сейчас состоится. Но тут на сцене заиграли Parisienne Walkways. Блин!

По итогу концерта я могу сказать лишь одно: промоутеры ненавидят радиоведущих. Или, как минимум, считают их бесполезными. Если бы я был профессиональным ведущим, я бы пожалуй напрягся. Но поскольку все это у меня, как бы, хобби, и на том, как говорится, спасибо.

Каким бы ни был большим Крокус Сити Холл, Олимпийский больше в разы. В разы! Следовательно, радиоведущие попадают со своими билетами еще дальше. Удаление от сцены таково, что в обычной жизни люди преодолевают такие расстояния, вызывав такси. Но тут это вроде бы считается благом, благодарностью за анонсы данные в эфире, которые, ясное дело, нужны концертам Metallica, как Абрамовичу ипотека. Нет, я вовсе не собираюсь стонать по этому поводу. Я просто никогда не был на настоящей галерке.

Начать, пожалуй, нужно с того, что вы сидите выше всех. Выше сцены, выше звуковых систем, выше гробов, а выше вас только крыша, а напротив вас вместо Metallica замысловатые потолочные конструкции, бетон и какие-то железяки. Шоу вы видите как бы со стороны. Очевидно, что это были самые дешевые билеты. Устроители говорят, что это демократично, что такие билеты может позволить себе каждый, но честно говоря, с таким же успехом каждый может послушать концерт из ближайшего Макдоналдса. Или прочитать о нем в интернете. Впрочем, многих зрителей на верху это ничуть не смущало. Народ радовался как ребенки каждый раз, когда в залетающих на балкон шлепках звуковой каши можно было идентифицировать Fade to Black или Sanitarium.

Отсутствие какого-нибудь вразумительного звука меня тоже не смутило. Скажу даже больше, гитарные вступления, разговоры Хетфилда между песнями и басовое соло прозвучали великолепно. Но, как только команда начинала выстреливать свои рифы все вместе, звук превращался в сплошной гул с редкими барабанными вставками. Но даже это было бы еще ничего. В конце концов идти на стадионный концерт, чтобы услышать звук — это полная глупость, хотя бы потому, что соседи по залу все равно будут орать и топать так, что перекричать их не смогут никакие колонки. Главное принять участие, повеселиться, поорать самому, ну и посмотреть, хотя бы одним глазком, хотя бы в бинокль.

Бинокль у меня с собой был. Но и тут вышел облом. Как только начался концерт, а по овальной сцене забегали... даже не муравьи, а скорее точки, передо мной вырос силуэт охранника и замер в классической позе «я-блин-тут-крутой-секьюрити»: ноги на ширине плеч, руки за спину, голова решительно крутится из стороны в сторону. На мой вопрос, простоит ли он тут до самого конца, юноша в костюме от Большевички ответил утвердительно. А вскоре я выяснил еще и то, что стоит он между мной и сценой как раз для того, чтобы я вдруг не вздумал встать со своего места. Таким образом, практически весь концерт я смотрел высовываясь из-за охраннического силуэта, разглядывая Metallica через монокль, от чего все это действо сильно смахивало на подглядывание за извержением вулкана через замочную скважину. Стоит ли говорить, что вся моя эмоциональная сущность была полностью поглощена желанием выкинуть охранника с балкона, для чего я даже разработал нехитрый план действий, не реализовав его лишь потому, что в детстве уже бросал ненужные вещи с балкона, огреб и обещал родителям больше никогда так не делать.

Короче, мировой тур Metallica вместе с его технологичным шоу, Хэтфилдом, Ларсом, Кирком и этим, как его там, новым прикольным чуваком с бас-гитарой, сотнями киловатт звука и десятками тысяч фанатов пронесся мимо меня в расписном шумном трамвае. И, честно говоря, это немного досадно. Вроде бы как в коем-то веке и Metallica приехала, и билет достался, и на концерт смог придти, но толку нихрена, потому что отжигать просто по факту своего нахождения на одном гектаре с рок-звездами я уже не могу. Мне хочется услышать звук, мне хочется доказательств мастерства, а это значит, что нужно снова становиться пишущим журналистом и фотографом по совместительству.

Джереми про фотомонтаж

Три минуты и эти ребята заставят Камиллу танцевать у шеста

на фото: закат Тернера

The Sunday Times

25 апреля 2010

Jeremy Clarkson

Я только что провел целый день в фотостудии, гримасничая, пока фотограф снова и снова делал снимок за снимком. А потом еще один. Мы делали это для глянцевого журнала и это был самый несчастный день за весь мой трудовой стаж.

Как правило, я бы ни за что не поменялся работой с тем, кто стоит за стойкой ипотеки в Национальном строительном обществе. Но в одиннадцать утра этого дня я бы махнулся работой даже с тем, кто зарабатывает на жизнь, коллекционируя сперму гоночных голубей. В два часа по полудни мы стали пить чай и я всерьез призадумался о самоубийстве. В четыре я сделал первую попытку.

Как и большинство нормальных людей, я ненавижу фотографироваться. Это просто катастрофически глупая трата времени. В историю всегда входит только один снимок. Брюнель. Чемберлен. Ваш дедушка. Так зачем же люди держат по 600 своих фотографий на странице в Facebook? И еще 6000 взаперти в подвале жесткого диска своего компьютера? Это безумие.

Я не могу улыбаться на заказ, а если пытаюсь, всегда выгляжу испугано. И более того, открою вам небольшую тайну, фотоаппарат — это просто охрененный лжец. Я знаю, как я выгляжу: я вижу себя в зеркале каждое утро. Но на фотографиях я выгляжу так, словно это я, которому сильно чего-то не хватает.

У вас точно такие же проблемы. Да-да. Вот почему на фотографии в вашем паспорте вместо себя вы видите Харольда Шипмена (фото внизу. — прим. переводч: ). Вот почему на вашем свадебном фото вы выглядите, как болван.

И существует причина, по которой на ваших фотках в Facebook вы всегда выглядите раздраженным. Это потому что вам пришлось ждать, пока какой-нибудь идиот разберется с кнопкой спуска на вашем мобильном телефоне. И он находит ее как раз в тот момент, когда вам уже надоело пыжиться и вы набрали воздуха чтобы сказать: "да-гребанный-ты-по-голове!"

Но в мире фотографии еще больше глупостей. Поскольку вы всегда оказываетесь на краю групповой фотографии, вы всегда клонитесь к центру. Разве нет? Благодаря этому наклону в центр вы выглядите так, словно отчаянно пытаетесь примкнуть к людям, которые вас ненавидят. И поскольку вы стоите на краю снимка, а большинство камер имеет средне-широкоугольный объектив, ваша голова все время вытягивается вверх, как у пришельца. Поэтому, если вы стоите на краю композиции, тянитесь наружу. И косите глазами. Это испортит снимок для всех остальных. И даст фотографу возможность отработать его право называться фотографом.

К сожалению, сегодня все было слишком профессионально, чтобы я мог подурачиться. Если бы я начал, один из ассистентов обязательно заметил бы это. Поэтому я был вынужден стоять там, на специальной отметке, и выглядеть по очереди: счастливо, грустно, амбициозно, печально, любвеобильно, зло, разочарованно, холодно, строго, заинтересованно и расстроенно. В какой-то момент меня попросили выглядеть раскаивающимся. Как, ради всего святого, это должно выглядеть, раскаивающимся? Я просто толстый мужик с севера, а не Лоуренс, мать его, Оливье.

Но даже хуже того, после меня вынудили проделать все это еще раз, но в другой точке. А потом в третьей. А затем вернуться на первую и пройти всю последовательность лицевых искажений с начала, но, глядя в другую сторону. Они сделали тысячи снимков. Тысячи. В конце концов, единственной гримасой, которую я мог изобразить стал взгляд исподлобья, наполненный убийственной яростью.

Люди насмехаются, когда слышат, что Кейт Мосс зарабатывает по 10 000 фунтов в день на своих студийных фотосессиях. Но, поверьте мне, я бы не провел еще один день в студии даже за миллиард. Даже если бы мне сказали, что это как раз та сумма, которая нужна, чтобы хирург заново приделал мне пенис.

Весь этот опыт настолько отвратителен, что я ума не приложу, кому вообще все это нужно? В студийной работе фотографа речь больше не идет об искусстве ухватить душу человека, расхаживая вокруг него с Polaroid под мышкой. Речь идет о математике.

Открою вам еще один небольшой секрет. Однажды ярким солнечным днем меня сфотографировали на верхнем этаже многоуровневой парковки в Лос-Анджелесе. Однако на фотографии в журнале я ночью, в Берлине, стоял рядом с Lamborghini. И живот, кажется, у меня был по-меньше. И не было лысины.

Для этого современные фотографы привлекают армию людей с огромными ноутбуками. Они орудуют датской компьютерной программой, с помощью которой предметом съемки можно манипулировать, как угодно и где угодно. Ты даешь этим ребятам фотку Камиллы Паркер-Боулз на открытии церкви, и уже через три минуты она танцует у шеста.

Помните плакаты избирательной компании Дэвида Камерона? Многие говорили, что там у него странный вид. Скорее всего это был уже четырехтысячный снимок за день, сделанный как раз в тот момент, когда он сидел и представлял, как фотограф будет выглядеть без головы. А может быть, еще и потому, что его челюсть была немного приподнята бойцами закадрового пиксельного фронта.

Такая же история произошла несколько лет назад с Кейт Уинслет, когда она появилась на обложке журнала GQ. Я всегда хотел познакомиться с Кейт, потому что она выглядела, как тот веселый тип людей, способных вытащить тебя из дома, чтобы выпить. Но когда я увидел обложку, я захотел сделать с ней куда больше. Благодаря цифровой обработке она выглядела просто оглушительно.

Конечно, на данный момент эта датская программа стоит миллионы фунтов стерлингов и вам потребуется доктор технических наук из Беркли, чтобы понять, как это работает. И вам придется обзавестись очками с дорогой тонкой оправой, чтобы нанять себе команду. Но, как это часто бывает с подобными вещами, скоро будет доступна и домашняя версия.

И тогда нас ждут неограниченные возможности. Вы можете смотреть на себя, катающегося на лыжах с Хью Грантом в Санкт-Мориц, хотя на самом деле вы просто вылезали из шкафа под лестницей. И что лучше всего, вам больше не придется корчиться перед камерой мобильного телефона, пока какой-нибудь тупой прохожий случайно отключает вспышку и вместо снимка по-ошибке звонит вашей матери.

Обратная сторона этой медали — вы больше не сможете верить своим глазам. Фотографии всегда использовались в качестве доказательства. Теперь это не так. Скоро все фотографии будут не более реальны, чем закаты на картинах Тернера.

оригинал статьи

Харольда Шипмен смотрит на тебя из твоего паспорта

Как дал 150!

Сбербанк башляет, французы строят, мы едем в Питер! Неужели у нас будет дорога?!

Недавно прочитал, что Путин берет у Грефа кредит в 33 ярда рублем, чтобы построить-таки Питерский тракт. Помнится дорога эта должна называться Россия и станет самой современной трассой в регионе.

Только представьте себе, вечером выезжаешь на автомобиле из Москвы, как дал 150!... И через четыре с половиной часа ты в Питере. Берешь гостиницу, ложишься спасть. Утро-день-вечер гуляешь по городу, катаешься на теплоходах, кушаешь в питерских ресторанчиках... А вечером как дал 150!... И через четыре с половиной часа дома...

Следующие выходные. Пятница вечер. Как дал 150! И утром ты уже в Петергофе. Гуляешь, наслаждаешься неповторимым дворцово-парковым ансамблем, прохладой фонтанов, суровым финским заливом, гротами, обедаешь у Марли... Божественный день в тени любимого петровского детища. А вечером как дал 150!... И через четыре с половиной часа дома...

Следующие выходные. Пятница вечер. Как дал 150!... С утра в Питере садишься на экскурсионную Комету и плывешь через всю Ладогу на Валаам. Вечером в Питер, в машину, как дал 150!... И через четыре часа дома... Вот это жизнь! Нужна только дорога. Надеюсь, что Греф одолжит Путину денег, а тот договорится с французами, и те построят нам уже дорогу с расчетной скоростью 150.

Запасной план

От поселка Листвянка до Иркутска тянется знаменитый Байкальский тракт: живописнейший участок шоссе федерального значения, соединяющий озеро Байкал и столицу региона. Эта дорога существует с незапамятных времен, но асфальтированным шоссе она стала только при Никите Хрущеве, который распорядился модернизировать дорогу специально к приезду американского президента Эйзенхауэра.

К слову сказать, Дуайт Эйзенхауэр был одним из идеологов строительства знаменитой на весь мир сети федеральных дорог США. Понятное дело, что Хрущев не мог ударить в грязь лицом перед таким гостем и в кратчайшие сроки дорога от иркутского аэропорта до озера Байкал превратилась в первоклассное по тем временам шоссе. На Байкале у товарища генсека и г-на президента состоялась стрелка, после чего все разъехались по домам. Однако дорога осталась. Недавно по Байкалу путешествовал Путин, и, возможно впервые после приезда Эйзенхауэра, на шоссе обновился асфальт.

Я уже не раз писал о том неизгладимом впечатлении, которое складывается у путешественников после поездке по трассе Москва — Санкт-Петербург. В некоторых местах асфальт не менялся, скорее всего, со времен его первой укладки. В некоторых местах дорога представляет собой реальную мясорубку с чудовищной статистикой по части убитых и раненых. В некоторых местах (например, в Клину) главная трасса нашей страны — это просто городская улица, через которую на зеленый сигнал светофора местные бабки бегут со своими тележками на рынок.

Давайте напишем письмо Абаме! Пригласим его в автомобильное путешествие из Санкт-Петербурга в Москву. И дело в шляпе! Главное, чтобы он согласился. А в остальном, сработает. С Эйзенхауэром же сработало!

Мечты, мечты...

Побег из замка Колдиц

Облако вулканического пепла накрыло Европу. Джереми передает с места событий.

The Sunday Times

18 апреля 2010

Jeremy Clarkson

Побег из замка Колдиц в Блайти: преследуемый облаком пепла

В четверг утром я проснулся в замке Колдиц и отправился в Польшу, где выяснилось, что я не смогу улететь в Англию, как планировалось, потому что Север Европы окутало облако пепла, достаточно плотное, чтобы сбить авиалайнер, но таинственным образом недостаточно густое, чтобы его было видно.

Брюссель! Вот в чем ответ. На скорости 180 миль в час по автобану без скоростных ограничений мы рванем в Берлин, перелетим в Бельгию, а там поймаем Евростар до Лондона.

Однако, наши планы оказались излишне амбициозными, потому что единственной машиной, которую мы смогли заполучить, оказался полудохлый минивен Volkswagen, с максимальной скоростью в четыре мили. Значит, Прага. Так было ближе. Да. Мы стартанем оттуда.

К сожалению, наша карта была разделена на страны. А мы не знали точно, в какой стране находимся. Мы увидели знак Lückendorf, я заглянул в карту чтобы определиться, но не смог решить, находится ли он в Германии, Польше или Чешской республике? И как вообще это должно быть написано? Немцы могут называть это Lückendorf, а поляки — совершенно по-другому. Точно так же, как люди из Индии называют Бомбей Бомбеем, а BBC настаивает, что это Мумбай.

К тому времени, как я решил, что Lückendorf и вовсе не существует, мы добрались до Богатыня, и все выглядело так, словно Богатыня не существует тоже. Вся эта путаница означает, что очень скоро мы оказались на сельском проселке, а путь нам перегородил трактор, как нам показалось, созданный специально для того, чтобы черпать грязь из поля и размазывать ее по дороге. Это немного нам помогло, потому что выглядело все это совершенно не по-немецки, хотя я и был уверен в том, что все поляки в данный момент чинят трубу в моей ванной комнате. Короче, мы были рядом с Прагой, как BBC ее не называет, хотя и должна бы.

Мы выбрались и наши переживания уже должны были закончиться. Но не тут-то было. К этому моменту невидимое облако пепла добралось до Бельгии и Брюссель закрыл свой аэропорт. Неважно, решили мы. Рванем до Парижу и успеем на поезд оттуда.

Ан-нет. Не успели. Вскоре мы узнали, что все Евростары забиты, как бочки с селедкой, но вообразили, что если мы долетим до Парижа, то там возьмем на прокат машину и на ней доберемся домой. Дело в шляпе!

Чтобы отпраздновать конец наших проблем мы отправились выпить пива. И если честно, я перебрал, потому что хотел проехать последний отрезок пути будучи пьяным. Я взял так много, что Barclaycard вскоре решил меня немного развлечь и заблокировал мою кредитную карту. Позвонить им и объяснить, что если они не разблокируют мою кредитку, я являюсь в их офис с топором, я уже не мог: на данном этапе в мобильнике не осталось патронов. А затем мы обнаружили, что наш самолет должен приземлиться в аэропорту Шарля дэ Голя за пять минут до закрытия пунктов проката машин. Любая задержка, таким образом, могла иметь катастрофические последствия.

Как правило, пассажиры самолетов всегда очень вежливы. Мы рады часами стоять в проходе, пока кто-то упихивает купленную им посудомоечную машину на верхнюю полку для багажа. Но на этот раз я решил, что не настолько болен, чтобы терпеть все это, и поэтому там было так много раненных, впрочем, благодаря насилию самолет вылетел вовремя и приземлился точно в тот момент, когда Париж уже готовился отойти ко сну.

К тому времени я был пьян просто в хлам и отчаянно нуждался в туалете. Но с другой стороны все же не настолько, чтобы не понять всю серьезность ситуации, в которой мы оказались по прибытии в Шарля де Голя. Помните момент в Титанике, когда уже стало ясно, что корабль пойдет ко дну? Все это ерунда. У нас все было намного круче.

В багажном отделении хорошенькая девушка умоляла подбросить ее до Северной Ютландии. В цокольном этаже бизнесмены просили забросить их в Амстердам. И все их мольбы были обращены к хитроумного вида таксисту родом из Северной Африки, который цедил сквозь золотые зубы: для тэбя, дарагой, куда угодно, но па спецыальный тарыф.

Особенно хочется отметить толпы людей в очередях, которые то и дело начинали тыкать пальцем и орать на служащих авиакомпаний, как-будто это они спровоцировали извержение. Странно, зачем они это делали? Я категорически поощряю насилие, вербальное или любое другое в отношении нерадивых сотрудников авиакомпании, которые отказываются тебе в помощи. Однако, одним криком вряд ли можно успокоить мантию планеты.

Смешно, не правда ли. Аэропорты были закрыты всего шесть часов, а общество уже начало трещать по швам. Однако не могу сказать, что все это меня сильно волновало, потому что нам все же удалось урвать последнюю машину во всем аэропорту и мы сильно спешили на последний поезд из Кале. А все это означает, что у меня так и не было времени посетить туалет.

В Санлис мой мочевой пузырь был полон под завязку. В Лилле давление стало настолько большим, что его содержимое стало превращаться в янтарь. Вам когда-нибудь случалось отлить из окна идущей на полном ходу машины? Мне довелось. Брызги разлетались как кусочки хрусталя. Но оно того стоило, потому что в три часа ночи я все же заполз в постель у себя дома. Пять стран. Самолеты. Поезда и автомобили. А все потому, что Мать-природа слегка отрыгнула.

И тут есть над чем задуматься. По существующей классификации вулканической активности — со шкалой от одного до восьми — извержение Эйяфьяллайекюль скорее всего будет классифицировано где-то на уровне Два. И ради этого все же были закрыты все аэропорты севера Европы. А ведь в Исландии есть куда более мощные вулканы. И они могли бы закрыть весь мир на долгие годы.

Но давайте не будем забывать и о том, что еще в 1980-ом вулкан Сент-Хеленс в штате Вашингтон дул в свои трубы с индексом Пять. Это был огромный взрыв, но повлияло это только на местные авиалинии.

Что же изменилось? Конечно же наше отношение к безопасности, но лишь в основном по причине боязни стать ответчиком в суде. Может ли вулканический пепел сбить авиалайнер? За полторы тысячи миль от извержения — крайне маловероятно, но пока есть адвокаты, облизывающие губы на перспективу доказать, что катастрофы можно было бы избежать, диспетчеры воздушного движения будут вынужденны нажимать на большую кнопку с надписью "Stop".

Человечество накроется медным тазом вовсе не из-за вулкана. Виноваты в этому будут не-победил-не-получил-адвокаты. Именно они парализовали Европу на прошлой неделе. Это они превратили обычную поездку из Берлина в Лондон в путешествие через пять стран, положив все наши лицензионные сборы между молотом и наковальней. Они те, кто должен быть остановлен.

оригинал статьи

Джереми Кларксон о вкусе

О вкусах, как известно, не спорят. Если только вы не Джереми Кларксон.

Народ, Джереми безмолвствует. Тусовка чахнет. Вчера прочитал эту статью и решил перевести, несмотря на то, что она уже не новая и опубликована где только можно. Но я это сделал не ради новизны. Меня очень зацепила идея. Поэтому, давайте дискутировать. Приглашаю вас, так сказать, высказываться. Итак

Джереми Кларксон о вкусах

Каждый ноябрь меня упаковывают на заднее сидение Мерседеса и катают по Лондону, чтобы я смог потратить целый день на впаривание своего Рождественского DVD.

В некотором роде это достаточно веселое занятие, потому что весь день ты проталкиваешься через кучу знаменитых людей, путешествующих по Лондону в своих больших Мерсах, пытаясь впарить свои DVD, фитнесс-видео, фильмы, книги и комедийные выступления.

В прошлом году я путешествовал вслед за Яном Хислоупом, пока тот отчаянно пытался впарить ежегодник Private Eye. В этом году я встретил Джона Барроумана, выходящего из студии Стива Райта, а после того как закончил я, пришла очередь лорда Линли. Это было похоже на очередь из отчаявшихся в приемной дантиста.

У Джонатана Росса я встретил очаровательных парней из Muse, пытавшихся впарить свою новую запись (или как это теперь называется) и Лоуренса Фишборна, впаривавшего CSI, кстати, по-жизни он говорит куда быстрее чем в «Матрице». В прошлом году у Джонатана Росса я встретил Патрика Свейзи. Который теперь уже мертв.

Список встреченных вами людей может сильно разниться, но сам день — никогда. Утро вы начинаете с Крисом Милсом. Немного болтаете о том о сем. Потом болтаете о вашем DVD. Затем болтаете еще немного, чтобы это выглядело так, словно ты пришел сюда не только ради того, чтобы продать свою душу. Затем вы возвращаетесь в свой Мерс, чтобы доехать до Филлипа Скофилда, где вы снова немного болтаете просто так, потом болтаете о DVD, потом возвращаетесь в машину, чтобы встретиться с Ником Феррари на LBC, где вам нужно вспомнить, о чем вы говорили в предыдущем эфире, чтобы болтовня не повторялась от раза к разу. Короче, вот так сидишь, много болтаешь и вспоминаешь.

Потом у вас обед с пиаром DVD/книги/фитнесс-видео и затем, после обеда, еще больше болтовни. Пока в конце концов вас не заносит на Five Live, чтобы поболтать с Саймоном Майо.

На момент, когда бы будете это читать, Саймон уже иммигрирует с Five Live на послеобеденное шоу Радио 2, и это здорово для него, и — катастрофа для меня... И для Яна Хислоупа... И для Дэвида Линли. Потому что обычно Саймон становился для нас последней точкой нашего путешествия и к тому же болтовня с ним всегда отличалась от всей прочей болтовни.

В основном так получалось, потому что Саймон обычно заморачивался просмотром/прочтением DVD/фитнесс-видео/книг и после этого имел порядочное количество весьма уместных вопросов. И этот год не стал исключением. Он спросил: "Ты бы стал дружить с человеком, чья машина тебе не нравится?"

Ну... Я быстренько прошерстил свою записную книжку и выяснил, что за исключением Джеймса Мэя, который водит Porsche Boxster, все мои друзья водят машины, которые мне нравятся. Возможно, в целом так происходит, потому что большинство моих друзей любит пострелять, следовательно предпочитают Range Rover.

Перестал бы я с ними дружить, купи они себе Proton или Vauxhall? Разумеется, нет. В течении многих лет некоторые мои друзья делали необъяснимые поступки, но я всегда оставался лояльным: я помню, что суть взаимоотношений зиждется на куда более серьезных вещах. Так что идея, что я смог бы взять штрих и вымарать кого-то из своей записной книжки лишь за то, что он купили машину, которая мне не нравится, показалась мне абсурдной.

Однако, с тех самых пор я постоянно спрашиваю себя, почему никто из моих друзей не водит Peugeot? Или Rover? Или Kia? Не думаю, что дело тут только в деньгах. Никого с Porsche Cayenne или Bentley Continental я тоже не знаю.

Так может быть действительно, подсознательно мы сближаемся с людьми, обладающими таким же вкусом по части тачек, что и мы сами?

Лучший путь найти ответ на этот вопрос — не говорить о машинах. Как я сказал Саймону Майо, я не смог бы быть другом человеку, которому не нравится фильм Местный Герой. Если вам не нравится этот безупречный фильм, это может означать только одно: вы родились без сердца, а если у вас нет сердца, мы вряд ли подружимся.

То же самое с Монти Пайтон. Мне без разницы, находите ли вы их смешными сейчас, но если вы не находили их смешными никогда, я извиняюсь, вы скорее всего живете в доме, где просят снимать обувь на входе. Я это называю правила Суррея. И у меня нет времени на таких людей.

Вы можете дружить с человеком, который не думает так же, как и вы, но в конце концов это кончится плохо. Вот почему у моих друзей нет времени на Глобальное потепление и все они знают, что Гордон Браун — идиот. И я также должен заметить, что большинство из них курит.

С другой стороны, ни у кого из моих друзей нет детей по имени Шардоне. Никто не живет в Чешире. И никто не ездит в отпуск во Флориду.

Еще нужно добавить, что многие из них не пьют, но лишь потому, что слишком злоупотребили этим в молодости и в результате их печенки теперь похожи на булыжник.

Приято считать, что люди живущие в сельской местности дружат с соседями лишь по причине отсутствия вариантов. Но это вовсе не обязательно. Причину моей дружбы с соседями я вижу в том, что они, как и я, нашли повод забраться в эту глушь. Это говорит о том, что у нас есть что-то общее.

И все это возвращает нас к машинам. Если у кого-то есть Range Rover, он обязательно будет воротить нос от BMW X5, Audi Q7 и этих тупорылых Porsche, а это означает, что их мозг работает примерно так же, как и мой.

Если у кого-то есть BMW, велик шанс, что он работает в IT-индустрии, а это далеко не то, что я нахожу интересным. Точно так же, поскольку я не работают в строительстве, очень немногие мои знакомые ездят на AUDI. На «Джагах» — да. На AUDI — нет. «Джаг» для неприземленных людей.

Однажды для съемок нам понадобился Aston Martin DBS, но компания не смогла одолжить нам один, сославшись на то, что все машины заняты, поэтому мы взяли машину в клубе любителей суперкаров. И я должен заметить, что ее рычаг переключения скоростей был выщерблен до неузнаваемости. Это потому что члены суперкар-клубов носят ювелирные украшения. И это причина тому, что ни один из моих друзей не состоит в таком клубе.

Я продолжу. Поскольку никому из моих друзей еще не перевалило за 80, никто не ездит на Peugeot. Поскольку в их числе нет идиотов, никто не водит Renault. Поскольку никому из них не нравятся убийства, они не водят Land Rover Discovery, а поскольку в их числе нет учителей географии или футбольных судей, никто из них не водит Hyundai.

Опять же, за исключением Мэя и Хаммонда, очень немногие из моих знакомых водят мотоцикл. Скорее всего, потому что (нам никуда не деться от этого факта) большинство из них уже разменяли полтинник, а это означает, что они либо переросли подобные увлечения, либо давно угробились, занимаясь ими.

Двое моих знакомых водят Mitsubishi Evo, и оба они — весьма симпатичные девушки, и это все объясняет.

Короче, что я хочу всем этим сказать. Заводить правильных друзей с годами становится только сложнее. Мы вынужденны все дольше обнюхиваться, и ходить друг к другу на званные ужины. Все это занимает очень много времени и очень опасно.

Потому что чаще всего вы понимаете, что не хотите дружить с человеком как раз в тот момент, когда он уже решил стать вашим лучшим приятелем. Как-то извернуться и удалить его из вашей жизни, оставаясь при этом тактичным, порой бывает очень трудно.

И на этот счет у меня есть идея. Если вы ищите новых друзей, а возможно даже супруга, сохраните себе кучу времени и усилий. Просто посмотрите, на чем они ездят. Если вам понравятся колеса, есть очень большой шанс, что водитель понравится тоже. Если нет, то, скорее всего — нет.

оригинал статьи

Джереми видно опять уехал.

Народ! Джереми ничего на этой неделе нового не написал. С одной стороны — плохо, потому что без него как-то скучновато. С другой — не написал, значит уехал куда-то, а это скорее всего говорит о начале работы над новым сезоном Top Gear. Хотя, может быть, конечно, это простая вылазка Top Gear Live... Тем не менее. Ждемс. А я пойду подумаю, чем вас развлечь, пока Джеза где-то пропадает.

День единения России и Белоруссии

Народ! С празником вас и нас.

Я знаю, что этот блог (на 1 апреля) читает 116 человек из Белоруссии.

Так что, где-где, а у нас тут единение, по-моему, полное!

Ура!

P.S.

Ну, я, конечно, не в том смысле, что в Белоруссии 116 человек живет. А в том, что общие интересы это и есть единение. Даже если общие интересы, это престарелый английский острослов.